С Гашеком в Уфе
Части Красной Армии стремительно продвигались на восток к станции Чишма.
Учитывая значение этой станции как опорного пункта в обороне Уфы, командующий Самарской группой белочехов и белогвардейцев генерал Войцеховский и командир особой дивизии генерал Каппель решили именно здесь во что бы то ни стало остановить наступление Красной Армии.
Белые сосредоточили под Чишмой отборные офицерские батальоны, казацкие эскадроны, ударные пехотные полки, хорошо оснащенные пулеметами, артиллерией и большим количеством боеприпасов.
Бой за Чишму был тяжелым и кровопролитным. Но красноармейцы, командиры и политработники показали в этом бою высокое мужество и отвагу, смело бросаясь в атаку, несмотря на явное превосходство сил противника. Под ураганным орудийно-пулеметным огнем наши бойцы и командиры с дружными криками «ура» бежали вперед на врага, внося замешательство и панику в его ряды... Бой длился почти целый день. Решительное наступление красных воинов сломило сопротивление белых. На поле боя было оставлено множество убитых и раненых, немало пулеметов, орудий и обозов брошено белыми в этом отступлении.
В тот же вечер политический отдел нашей стрелковой дивизии доносил штабу 5-й армии:
«26-й стрелковой дивизией 27 декабря 1918 года взята станция Чишма. При занятии освобождены 40 челябинских рабочих, находившихся под арестом за невыход на работу в день годовщины Октябрьской революции. Население встретило наши войска при вступлении на станцию Чишма сочувственно... Все без исключения оставшиеся железнодорожные рабочие встали на свои места. Были приняты срочные меры к ликвидации разрушений, произведенных белыми при их отступлении. На станции Чишма белыми оставлено много товарных эшелонов. Ввиду поспешного отступления белыми была оставлена в целости водокачка»[1].
Разгром белых под Чишмой открыл путь на Уфу. Утром 31 декабря 1918 года наш полк вместе с другими частями 26 дивизии быстро перешел по льду через реку Белую и ворвался в город с юго-западной стороны. В то же время Невельский полк 27 дивизии с боем занял железнодорожный вокзал и северную часть Уфы, закрепляя нашу победу. Белогвардейская военщина была выброшена из города. Когда мы со стороны реки Белой двигались по направлению к возвышенной центральной части города, нас встречали уфимские железнодорожные рабочие и трудящиеся с красными флагами и криками «Да здравствует Красная Армия!».
Рабочие и все трудящиеся города благодарили своих освободителей, гостеприимно приглашали красноармейцев встретить вместе новый, 1919, год.
Гашека в это время с нами не было: еще 26 декабря комендантская рота была расформирована, все командиры и красноармейцы роты были направлены в свои воинские части, а Гашек откомандирован в распоряжение политотдела Реввоенсовета 5-д армии.
Примерно 3 января политотдел армии перебазировался в Уфу, где Гашек был назначен комиссаром крупной армейской типографии.
Через несколько дней, когда полк был уже полностью расквартирован в Уфе, я с двумя красноармейцами пошел знакомиться с городом. Мы были изумлены тем, что в Уфе — свободная частная торговля. В магазинах, кафе, ресторанах и на базарах бойко торговали всевозможными товарами и продуктами.
На центральной улице я неожиданно встретился со своим сослуживцем по военной комендатуре Бугульмы — Ярославом Гашеком. Мы крепко обнялись, обменялись адресами и принялись вспоминать пережитое, делиться планами на будущее. Это было 9 января 1919 года.
Еще в Бугульме мы договорились с Гашеком о том, что если к новому году отобьем Уфу от белых, то обязательно встретимся и отпразднуем эту победу в лучшем ресторане города. Мы направились в одно из офицерских кафе, где я заказал богатый обед с винами и фруктами. Мы сердечно поздравляли друг друга со взятием Уфы и поднимали бокалы за нашу окончательную победу над белогвардейцами.
Наблюдая за Гашеком во время разговора, я почувствовал в нем какую-то озабоченность. Не выдержал и спросил:
— Ярослав Романович, ты чем-то обеспокоен? Чем же?
Он посмотрел на меня и сказал:
— Я ведь говорил тебе, что назначен теперь комиссаром армейской типографии. А там работы — невпроворот. Мне поручили выпуск ежедневной армейской газеты «Наш путь». Я уже начал эту работу. Но не могу быть только организатором производства, а хочу быть и активным участником в этой газете. Я же прирожденный журналист. Не могу дня прожить, чтобы не писать...
Я не мог сдержать восхищения:
— Дорогой Романыч, ты чудесный человек и большой работяга! Чем только ты не занимался в Бугульме! А как мы здорово там работали! Ты не беспокойся, в Уфе работа у тебя пойдет еще лучше...
Гашек на минуту задумался.
— А помнишь, — заговорил он снова, — ты не раз в Бугульме спрашивал меня, зачем я собираю белогвардейские газеты и делаю вырезки из них. Ты ведь и сам немало их читал. В них распространялись самые дикие и гнусные небылицы про Советскую власть, большевиков, красноармейцев. Правоэсеровские и разные белогвардейские газеты вроде «Земли и воли», «Народной армии» или «Свободного слова» пишут про нас, что мы-де обливаем буржуев кипятком, из мяса их жен и детей готовим котлеты, которыми кормим в тюрьме правых эсеров, меньшевиков и кадетов, и прочее в том же духе. А я хочу эту белогвардейскую сволочь разоблачать их же статьями, их же оружием. Я написал, правда, еще вчерне убийственный для беляков фельетон о повседневной жизни уфимского буржуа[2]. Скоро ты и все наши прочтут его в новой армейской газете... Ну, а сейчас пойдем ко мне в типографию, я покажу тебе свое «хозяйство»...
Приятно было идти, не торопясь, по улице Пушкина, вдыхая всей грудью свежий январский воздух. Вскоре мы дошли до небольшого двухэтажного здания. Здесь размещалась армейская типография.
В типографии работало несколько человек. Гашек, как настоящий хозяин, с увлечением объяснял и показывал мне все: машины, шрифты, реалы, краски, свое рабочее место...
Гашек рассказал мне о своих заботах:
— Совершенно не высыпаюсь. Нет времени... Работы очень много, ничего не поделаешь. Война... Скоро она кончится, пройдет несколько лет и на этом месте построят большую механизированную типографию. Будут печатать научную, техническую, художественную литературу. Откроют много школ, будет в Уфе и университет. Нынешние безграмотные и бедные башкиры обязательно станут просвещенными гражданами богатой, цветущей Советской социалистической страны... В это время я буду уже на родине. Буду писать роман о проклятой империалистической войне, о революции, которая пришла ей на смену. Может быть, книга хоть немного да поможет людям быть бдительными, научит беречь и строить новую счастливую жизнь...
Он замолчал и стал делать поспешные затяжки, словно торопился докурить и бросить с окурок.
Я пригласил его к себе на ужин, в дом на улице Копейкина, где временно остановился. За ужином мы еще долго разговаривали на разные темы, не заметили, как прошло время. Гашек согласился у меня заночевать. Утром мы обменялись с ним сувенирами. Я подарил ему самодельную чувашскую трубку в медной оправе, а Гашек одарил меня красивым нагрудным знаком командира Красной Армии.
Это была моя последняя встреча с Ярославом Гашеком.
10 января 1919 года мы расстались навсегда.
Сбылись пророческие слова великого чешского писателя-коммуниста, все, о чем он мечтал, осуществилось, и Советская Уфа стала неузнаваемой.
Готовя книгу воспоминаний о Гашеке, мне пришлось обратиться к бывшему наборщику Уфимской типографии Ивану Григорьевичу Мурашову. Он рассказал о разгроме частями Красной Армии полка имени Иисуса Христа. Об этом он в свою очередь услышал от самого Ярослава Гашека, с которым Мурашову тоже довелось работать.
Вот рассказ И. Г. Мурашова:
«В то время на станцию Кротовка как раз привезли пленных из этого полка (им. Иисуса Христа. — И. Р.), сформированного целиком из попов, дьяконов, дьячков и прочих церковнослужителей... Гашек ярким, сочным языком говорил о том, как эти черносотенцы шли в бой в золоченых ризах, пьяные, с крестами на груди, с хоругвями и пением молитв, как они нарвались на Иваново-Вознесенский полк, который быстро их разгромил, а оставшихся взял в плен. Когда их вели по станции Кротовка, Гашек, показывая на них, сказал:
— Попы всегда обманывали народ. А теперь они воюют против народа, вместе с Колчаком идут против нас. Они — заклятые враги трудового народа, а станут прикидываться смирными овечками...»
Интересна и такая деталь в воспоминаниях И. Г. Мурашова:
«Одно время Гашек ходил в шапке-буденновке с большой красной звездой. Бывало, придет к нам в наборный цех, а шапка у него сбилась на бок, красной звезды не видать. Заметив это, мы шутя спрашиваем:
— Товарищ Гашек, куда же пропала с вашей шапки красная звезда?
Он поспешно начинает искать наощупь звезду и не находит. Потом, поправив шапку, говорит:
— Это, вероятно, моя буденновка радуется, что наша Красная Армия гонит Колчака и в хвост и в гриву, поэтому ей тоже не сидится на месте...»
Бывший слушатель партийно-советской школы города Уфы, где преподавал Гашек, член коммунистической партии с 1917 года Иван Алексеевич Искра вспоминает:
«Ярослав Гашек был авторитетным и известным в Уфе политическим работником политотдела 5-й армии. Его нельзя было не знать в Уфе и не заинтересоваться им. Он хороший и горячий оратор, умница, находчивый человек, комик. Мы почти ежедневно видели его в столовой политотдела армии. Было это в июле и первой половине августа 1919 года. Мы завели такой обычай: до прихода этого веселого, душевного человека в столовую обеда не начинать. Мы смотрели, если Бирюков Сергей Михайлович, друг Гашека, сидит в столовой в ожидании, то вскоре явится Гашек. И мы тянули время. Как только Гашек появлялся в столовой, все оживлялись. Он, — говорили мы, — обязательно придумает какую ни- будь «пушку» или расскажет веселый анекдот».
